«Тень говорит, от этого только хуже. Ты отвечаешь, и все злятся еще больше».
— Тень? — переспрашивает Лени.
— Что?
— Ты сказал…
— Я ничего не говорил…
Какое-то время она смотрит на него.
— Хорошо, — говорит наконец, встает. — Я звоню наверх и прошу замену.
— Нет. Все хорошо.
— Ты ранен, Фишер.
В его голове шепчут медицинские учебники.
— У нас внизу есть все необходимое.
— Ты неделю не сможешь работать. И больше двух пройдет, пока полностью не вылечишься.
— Они учитывали несчастные случаи. Когда планировали расписание.
— А как ты намереваешься держаться подальше от Брандера?
— Буду больше находиться снаружи. Лени, пожалуйста.
Она качает головой.
— Ты сумасшедший, Фишер. — Направляется к люку, открывает его. — Это, естественно, не мое дело. Просто не думаю…
Оборачивается снова и спрашивает:
— Тебе здесь, внизу, нравится?
— Что?
— Ты же спасаешься тут, да?
Вроде бы совершенно нелепый вопрос. Особенно сейчас. Но почему-то он таким не кажется.
— Вроде того, — наконец отвечает Джерри, в первый раз осознав это.
Она кивает, моргает, скрывая белые глаза.
— Дофаминовый приход.
— Дофа…
— Они говорят, мы подсаживаемся. На это место. Подсаживаемся… на страх, я так думаю. — Кларк слабо улыбается. — Ну, такой слух есть, по крайней мере.
Фишер обдумывает такую возможность.
— Не то чтобы я балдел от этого. Скорее, просто привык. Ты понимаешь?
— Да. — Она поворачивается и распахивает люк. — Прекрасно понимаю.
C потолка медицинского отсека вверх ногами свисает богомол с метр длиной, весь черный от хромовой отделки. Он спал с тех самых пор, как Фишер прибыл на станцию. Теперь же парит перед его лицом, суставчатые руки щелкают и ныряют вниз, как безумные палочки для еды на шарнирах. Время от времени один из датчиков механизма подмигивает красным, и Джерри чует запах собственного прижигаемого мяса. Это его несколько беспокоит. Что еще хуже, он не может пошевелить головой. Нейроиндукционное поле медстола парализовало его шею и выше. Он не может не думать о том, что произойдет, если фокус инструмента соскользнет, и вся эта тормозящая, одуряющая энергия войдет ему в легкие. Или сердце.
Богомол замирает посредине движения, его антенны подрагивают, а потом на несколько секунд механизм полностью останавливается.
— Привет, э… Джерри, так? — наконец говорит он. — Меня зовут доктор Тройка.
Вроде бы голос женский.
— И как вы там поживаете?
Фишер старается ответить, но его голова и шея по-прежнему кажутся всего лишь кусками мертвого мяса.
— Нет, не нужно говорить, — произносит богомол. — Это риторический вопрос. Я сейчас проверяю ваши показатели.
Джерри вспоминает: медицинское оборудование не всегда может справиться собственными силами. Иногда, когда случай попадается особенно сложный, оно вызывает на подмогу человека.
— Однако! — восклицает автомат. — Что с тобой случилось? Нет, на это тоже не нужно отвечать. Я не хочу знать.
Вспомогательная рука появляется в поле зрения и мельтешит перед глазами Фишера.
— Я сейчас перегружу парализующее поле на секунду. Будет немного неприятно. Постарайся не двигаться, когда это произойдет, только отвечай на мои вопросы.
Боль заливает лицо Джерри. Это не так уж плохо. Знакомо даже. Веки кажутся шершавыми, а нёбо сухим. Он пытается мигнуть. Срабатывает. Закрывает рот, трет языком по опухшим щекам. Уже лучше.
— Я так понимаю, вернуться наверх ты не хочешь? — спрашивает доктор Тройка, сидя на расстоянии сотен километров. — Ты же знаешь, твои ранения настолько серьезны, что тебя можно отозвать.
Фишер качает головой.
— Все нормально. Я могу остаться.
— Угу, — Богомол не кажется удивленным. — Я последнее время часто это слышу. Ладно, я сейчас подлатаю тебе скулу и установлю маленькую батарею под кожу. Под правый глаз. Она запустит регенерацию клеток кости на повышенной скорости, ускорит процесс заживления. Она всего пару миллиметров в ширину, и тебе будет казаться, что у тебя просто появился твердый прыщик. Будет чесаться, но постарайся не трогать. А когда все заживет, сможешь выдавить ее, как угорь. Ладно?
— Ладно.
— Хорошо, Джерри. Я сейчас опять включу поле и вернусь к работе. — Богомол жужжит в предвкушении.
Фишер поднимает руку.
— Подожди.
— Что такое?
— А… который сейчас час?
— Пять десять. По тихоокеанскому летнему времени. А что?
— Рановато.
— Это точно.
— Я так понимаю, разбудил тебя, — говорит Фишер. — Извини.
— Ерунда. — Пальцы на конце механических рук рассеянно покачиваются. — Я уже не сплю много часов. Ночная смена.
— Ночная?
— Мы на посту круглые сутки, Джерри. Куча геотермальных станций, ты и сам знаешь. И, как правило, вы… вы не даете нам заскучать.
— О. Извините.
— Да забудь. Это моя работа.
Сзади, откуда-то из-за головы, доносится жужжание, на мгновение Фишер чувствует, как мускулы на лице обмякают. А потом все немеет, и богомол хищником накидывается на него.
Он прекрасно понимает, что снаружи не стоит открываться.
Это не убивает; по крайней мере, не сразу. Но в морском окружении соли гораздо больше, чем в крови; пусти ее внутрь, и осмос высосет всю жидкость из эпителиальных клеток, высушит их до вязких маленьких капель. Почки рифтеров модифицированы для ускоренной переработки воды, когда такое случается, но это не долговременное решение, и оно имеет последствия. Органы изнашиваются быстрее, моча превращается в масло. Лучше все же держать костюм запечатанным. Если внутренности слишком долго пропитываются морской средой, то их, можно сказать, разъедает, неважно, есть у тебя имплантаты или нет.