Она почти не вздрагивает.
Актон останавливается. Он, кажется, смотрит прямо сквозь нее и медленно произносит:
— Ты нервничаешь.
— Да.
— Тебе не нравится, когда тебя касаются.
Его рука лежит на ее ключице, как оскорбление.
Лени вспоминает: у нее такие же доспехи, как и у него. Немного расслабляется.
— Это не на всех распространяется, — врет она. — Только на некоторых людей.
Актон как будто размышляет над тем, какую колкость сказать, решает, достойна ли ее фраза ответа в принципе. Потом убирает руку.
— Неприятная фобия для такого тесного места, — говорит он, отворачиваясь.
«Тесного? Да в моем распоряжении весь чертов океан!»
Но новичок уже поднимается по лестнице.
Извергается очередной гейзер. Обжигающая вода выстреливает из трубы в северной части Жерла, остывает и смешивается с ледяным соленым раствором; микробы бешено светятся пойманным вихрем. Вода полнится несформировавшимся паром, так и не появившимся из-за веса в триста атмосфер.
Актон находится в десяти метрах от дна в потоке мерцающего голубого света.
Она подплывает к нему снизу.
— Наката сказала, что ты все еще тут, — жужжит Лени. — Сказала, ты ждал извержения этой штуки.
Он не удостаивает ее взгляда.
— Правильно.
— Тебе повезло, что гейзер проснулся. Ты мог проторчать тут много дней. — Кларк отворачивается, направляясь к генераторам.
— Полагаю, — произносит Актон, — он иссякнет через минуту или две.
Она резко выворачивается и замирает перед ним.
— Слушай, все эти извержения… — Она роется в памяти, ища подходящее слово, — …Беспорядочны.
— Угу.
— Их невозможно предсказать.
— Многощетинковые черви могут их предсказывать. Моллюски и короткохвосты могут. А почему я не могу?
— О чем ты говоришь?
— Они могут сказать, когда что-то готово взорваться. Как-нибудь оглянись вокруг, сама увидишь. Они реагируют, прежде чем это случится.
Она оглядывается вокруг. Моллюски ведут себя как моллюски. Черви занимаются своими делами. Короткохвостые ракообразные привычно суетятся на дне.
— Как они реагируют?
— Целесообразно, в конце концов. Эти источники кормят их, но могут и сварить. За несколько миллионов лет местные обитатели научились читать знаки, так?
Гейзер икает. Поток качается, свет меркнет по его краям.
Актон смотрит на запястье.
— Неплохо.
— Повезло, — говорит Кларк, вокодер прячет ее неуверенность.
Гейзер умудряется выжать еще несколько слабых выбросов и затихает окончательно.
Актон подплывает ближе.
— Знаешь, поначалу, когда они послали меня сюда, я думал, это место — настоящая дыра. Думал, подчинюсь, выполню работу и отправлюсь наверх. Но это не так. Ты же знаешь, о чем я, Лени?
«Я знаю».
Но она не отвечает.
— И я так думаю, — замечает он, словно услышав ответ. — Здесь… вроде как красиво, на свой лад. Даже чудовища, когда узнаешь их получше. Мы красивы.
Он кажется почти нежным.
Кларк тралит заводи памяти, отыскивая хоть какую-то защиту.
— Ты не мог знать. Слишком много переменных. Это нельзя вычислить. Тут ничего нельзя вычислить наверняка.
Чужое, нечеловеческое существо смотрит на нее сверху вниз и пожимает плечами.
— Не вычислить? Пожалуй, да. Но познать…
«Нет времени на досужие разговоры, — говорит Кларк сама себе. — Мне надо работать».
— …это совсем другое дело, — заканчивает Актон.
Она никогда не сказала бы, что он — книжный червь. И вот Актон опять сидит, подключенный к библиотеке. Рассеянный свет просачивается из-под фоновизора, сбегая по щекам.
Последние дни он проводит там немало времени. Почти столько же, сколько снаружи.
Кларк бросает взгляд на плазменный экран, проходя мимо. Тот не светится.
— Химия, — говорит Брандер с другого конца кают-компании.
Она переводит взгляд на него.
Тот тыкает большим пальцем в сторону ничего не замечающего Актона.
— Вот что он там читает. Всякую странную хрень. Скучную настолько, что челюсть вывихнуть можно.
«Этим же и Баллард занималась, прежде чем…»
Кларк подбирает свободный фоновизор с соседнего терминала.
— У-у, с огнем играешь, — замечает Майк. — Мистер Актон очень не любит, когда ему заглядывают через плечо.
«Тогда мистер Актон сидит в приватном режиме, и я все равно ничего не увижу».
Она надевает шлем и подключается. Никакого ограничения доступа нет, Лени легко подсоединяется к его линии. Лазеры устройства вытравливают текст и формулы на сетчатке. Серотонин. Ацетилхолин. Регулирование нейромодуляторов. Брандер прав: это очень скучно.
Кто-то касается ее.
Она не сдергивает с себя фоновизор. Снимает его спокойно. И в этот раз даже не вздрагивает. Не хочет его радовать.
Актон повернулся в кресле лицом к ней, наушники с визорами висят на шее, рука лежит на ее колене.
— Рад, что у нас есть общие интересы, — тихо говорит он. — Хотя это даже не удивительно. Между нами есть определенная… химия…
— Это правда. — Она смотрит, не отводя глаз, прячась в безопасности линз. — К большому сожалению, у меня аллергия на уродов.
Актон улыбается:
— Разумеется, у нас бы ничего не получилось. Возраст не тот.
Он встает и вешает фоновизор на крючок.
— Я тебе чуть ли не в отцы гожусь.
Пересекает кают-компанию и спускается вниз.
— Какой же мудак, — замечает Брандер.
— Он — настоящая сволочь, Фишер таким даже не смог бы стать. Я удивлена, что ты не нарываешься с ним на драку.