— Как давно?
— В четыре ноль-ноль.
— Ясно.
Актон опаздывает уже на полчаса. Это необычно, сейчас он из кожи вон лезет, чтобы соблюдать пунктуальность, неохотно уступив Кларк ради групповых отношений.
— На сонаре его не вижу. Если только он не лежит где-нибудь на дне. Повиси на связи.
Она выглядывает из рубки:
— Эй. Кто-нибудь Карла видел?
— Он ушел не так давно, — отзывается Брандер из дежурки. — Кажется, у него работа на «семерке».
Кларк снова включает канал Лабина:
— Его здесь нет. Брандер говорит, он ушел недавно. Продолжаю искать.
— Ладно. По крайней мере, его трупный датчик не сработал.
Кларк не может понять, считает ли Лабин это хорошей или плохой новостью.
На краю зрения какое-то движение. Она отрывается от экрана, в проходе стоит Наката.
— Нашла его?
Кларк отрицательно качает головой.
— Он был в медотсеке перед уходом. Вскрыл себя. Сказал, что чего-то там подкручивает, улучшает…
«О господи».
— Сказал, что снаружи показатели растут, но подробно не объяснил. Сказал, покажет мне позже. Может, что-то пошло не так.
Экран внешней камеры, вид снизу. Изображение мерцает, потом проясняется: на дисплее зубчатый круг света лежит на плоской илистой равнине, рассеченный острыми тенями причальных кабелей. На его границе распростерлась лицом вниз черная человеческая фигура, обхватив голову руками.
Лени врубает ближнюю акустику:
— Карл, Карл, ты меня слышишь?
Он реагирует. Голова поворачивается, смотрит на прожекторы; линзы отражают невыразительное белое сияние в камеру. Его трясет.
— Вокодер, — говорит Наката.
Из колонок несется звук, тихий, повторяющийся, механический.
— Похоже, заело…
Кларк уже в дежурке. Она понимает, что говорит механизм Актона. Понимает, потому что это самое слово снова и снова раздается в ее голове.
«Нет. Нет. Нет. Нет. Нет».
Никакой видимой двигательной недостаточности. Он сам смог вернуться; даже замер, когда Кларк пытается ему помочь. Сдирает с себя оборудование и без слов следует за ней в медотсек.
Наката дипломатично закрывает за ними люк.
Теперь он сидит на диагностическом столе с непроницаемым выражением лица. Кларк прекрасно знает процедуру: снять костюм, вытащить линзы. Проверить автономную реакцию зрачка, рефлексы. Уколоть, взять необходимые образцы: газы крови, ацетилхолин, гамма-аминомасляная кислота, молочная кислота.
Она садится рядом с ним. Не хочет вынимать его линзы. Не хочет видеть, что скрывается под ними.
— Твои ингибиторы, — наконец выговаривает Лени. — Насколько ты сократил подачу?
— На двадцать процентов.
— Прекрасно. — Она пытается легонько его коснуться. — По крайней мере теперь ты знаешь предел. Просто восстанови подачу до нормы.
Он почти незаметно качает головой.
— Почему нет?
— Слишком поздно. Я перешел через какой-то порог. Мне кажется… это уже необратимо.
— Понятно. — Она робко накрывает его руку своей ладонью. Карл не реагирует. — Что ты чувствуешь?
— Я слеп. Глух.
— Но это же не так.
— Ты спросила, что я чувствую, — говорит он по-прежнему без всякого выражения.
— Вот. — Она снимает магнитно-резонансный шлем с крючка.
Актон позволяет закрепить его на черепе.
— Если что-то не в порядке, это должно…
— Что-то не в порядке, Лен.
— Так.
Шлем передает данные на диагностический экран. Кларк обладает теми же медицинскими знаниями, что и все рифтеры, знаниями, вбитыми в мозг машинами, взломавшими ее сны. Но все равно голые данные ничего ей не говорят. Проходит почти минута, прежде чем система выводит заключительный анализ.
— Уровень синаптического кальция очень сильно понижен. — Она осторожно не показывает своего облегчения. — Ну это имеет смысл, я так полагаю. Нейроны слишком много работают и поэтому выдыхаются.
Он, ничего не говоря, смотрит на экран.
— Карл, это нормально, — Лени склоняется к его уху, держа руку на плече. — Это исправится само собой. Просто выставь нормальный уровень ингибиторов. Потребление пойдет вниз, запас восстановится. И никакого вреда.
Актон опять качает головой:
— Не сработает.
— Карл, посмотри на данные. С тобой все будет в порядке.
— Пожалуйста, не касайся меня, — говорит он, не двигаясь с места.
Кларк замечает кулак прежде, чем тот бьет ее в глаз. Она отшатывается назад к переборке, чувствуя спиной какую-то выступающую заклепку или вентиль. Мир тонет во взрывах прозрения.
«Он сорвался, — отрешенно думает она. — Я победила». Колени подгибаются, Лени соскальзывает по стене, с глухим стуком оседает на палубу. Не издает ни звука и считает это предметом какой-то странной гордости.
«Интересно, что я сделала? Почему он сошел с катушек?»
Она не может вспомнить. Кулак Актона, кажется, выбил последние несколько минут из головы.
«Только это неважно. Просто старый, привычный танец».
Но в этот раз кто-то решил встать на ее сторону. Слышатся крики, звуки потасовки, тошнотворно-неприятный стук плоти о кость, а той — о металл, и в кои-то веки ничего из этого не принадлежит ей.
— Ах ты, членосос! Да я тебе сейчас яйца оторву!
Голос Брандера. За нее вступился Брандер. Он всегда был галантным. Кларк улыбается, чувствуя во рту привкус соли.
«Естественно, он так и не простил Актону ту стычку из-за мешкорота».
Зрение постепенно проясняется, по крайней мере, один глаз начинает видеть. Она видит перед собой ногу, другую сбоку. Лени поднимает голову: ноги встречаются в промежности Карако. Актон и Брандер тоже находятся в ее каюте; поразительно, как они вообще все сюда поместились.