Опять тишина.
— Я просто хочу знать, — наконец говорит Наката.
— Понимаю.
— Ты знаешь, что произошло с Карлом. Это было плохо, но ты знала.
— Да.
Наката смотрит вниз. Кларк следит за ее взглядом и замечает, что накрыла руками ладони Элис. Похоже, это какой-то жест поддержки. Чувствуется вполне нормально. Она нежно сжимает их.
Наката поднимает голову. Обнаженные темные глаза почему-то все еще удивляют.
— Лени, она не отрицала меня. Я уходила в себя, смотрела сны, а иногда просто сходила с ума, и она со всем мирилась. Она понимала. Понимает.
— Мы — рифтеры, Элис. — Кларк сомневается, но решает рискнуть: — Мы все понимаем.
— Кроме Кена.
— Знаешь, я думаю, Кен понимает больше, чем нам кажется. И не считаю, что он ничего не чувствует. Он на нашей стороне.
— Лабин очень странный. Он здесь не по тем же причинам, что и мы.
— А по каким же?
— Они засунули нас сюда, потому что здесь нам место, — Наката шепчет. — А Кена, мне кажется… они просто не осмелились отправить его куда-то еще.
Брандер идет вниз, когда Лени возвращается в кают-компанию.
— Как Элис?
— Видит сны. С ней все в порядке.
— Никто из нас не в порядке, — отвечает Майк. — Наше время сочтено, если тебе интересно мое мнение.
Кларк хмыкает:
— Где Кен?
— Ушел. И больше не вернется.
— Что?
— Он ушел. Как Фишер.
— Ерунда. Кен — не Фишер. Он совершенно на него не похож.
— Мы знаем это. — Брандер тычет большим пальцем в сторону потолка. — Они — нет. Он ушел. По крайней мере, Кен хочет, чтобы такую историю мы продали наверх.
— Зачем?
— Ты думаешь, эта сволочь сказала мне? Я согласился ему подыграть, но могу тебе сказать, что уже начинаю уставать от такого маразма. — Майк спускается еще на пролет, оглядывается. — Я и сам иду наружу. Хочу проверить карусель. Думаю, там сейчас идут серьезные наблюдения.
— Против компании не возражаешь?
Брандер пожимает плечами:
— Нет.
— На самом деле, — замечает Кларк, — теперь нам не слишком-то подходит слово «компания», правда? Может, нам лучше стать… как их там…
— Союзниками?
Она кивает:
— Союзниками.
Уже неделю мир Ива Скэнлона — это прямоугольник шесть на восемь метров. За все это время он не видел ни единой живой души.
Зато полно призраков. Лица скользили по рабочей станции, полные радостной заботы о его комфорте, диете, осведомлялись, не слишком ли неприятной была последняя желудочно-кишечная проба. Встречались и полтергейсты. Иногда они овладевали медицинским телеоператором, свисающим с потолка, заставляли его плясать, колоть, красть обрывки плоти с тела Скэнлона. Они говорили столь многими голосами, но в их словах было так мало смысла.
— По-видимому, все будет прекрасно, доктор Скэнлон, — как-то произнес телеоператор, говорящий экзоскелет. — Обыкновенный предварительный доклад из Вашингтон/Рэнд, какой-то новый патоген на рифте, скорее всего, доброкачественный…
Или приятным женским голосом:
— У вас прек… хорошее здоровье; я уверена, вам не о чем беспокоиться. И все-таки вы знаете, насколько осторожными приходится быть в наши дни. Даже угорь может мутировать в чуму, если ему позволить, хе-хе-хе… А теперь еще пару сантиметров…
Спустя несколько дней Ив прекратил спрашивать.
Что бы там ни было, он понимал — это серьезно. В мире обитала масса опасных микробов, новые плодились случайно, старые вырывались из темных уголков планеты, а обычные мутировали в невиданные ранее формы. Скэнлон уже попадал пару раз в карантин. Да многие попадали. Обычно в процессе участвовали люди в телесных презервативах, сестры, обученные поддерживать дух своевременной шуткой. Он никогда не слышал о ситуации, когда все операции осуществлялись с помощью дистанционного управления.
Может, все дело в безопасности. Энергосеть не хотела, чтобы новости просочились наружу, поэтому минимизировала количество задействованного персонала. А может… может, потенциальная угроза оказалась настолько велика, что они не хотели рисковать живыми техниками.
Каждый день Скэнлон обнаруживал какой-нибудь новый симптом. Одышка. Головные боли. Тошнота. Он был достаточно проницателен и задавал себе вопрос, реален ли хоть один из них.
Со все возрастающей частотой ему приходила в голову мысль, что он не выберется отсюда живым.
Нечто похожее на Патрицию Роуэн призраком маячило на экране время от времени, задавая вопросы о вампирах. Даже не призраком на самом деле. Симуляцией, замаскированной под плоть и кровь. Ее машинная природа проявлялась в еле заметных повторах, подражательных разговорных циклах, фиксации на ключевых словах в ущерб концепциям. Оно интересовалось, кто там был за главного? У Кларк больше веса, чем у Лабина? А у Брандера? Как будто кто-то мог проникнуть в суть этих искаженных фантастических созданий с помощью пары неумелых вопросов. Сколько лет понадобилось Скэнлону, чтобы достичь своего уровня компетенции?
Ходили слухи, что Роуэн не любила телефонных разговоров в реальном времени. Корпы всегда психовали по поводу безопасности и всего с ней связанного. И все равно это злило Ива. В конце концов, он оказался здесь по ее вине. Что бы Скэнлон ни подцепил на рифте, это произошло из-за ее приказа туда спуститься, а теперь к нему посылают кукол? Неужели она считает его настолько не имеющим значения?
Конечно, психиатр никогда не жаловался. Его агрессия была страстно пассивной. Вместо этого игрался с симуляцией. Ту было легко одурачить, ее запрограммировали искать определенные слова и сочетания в ответах на каждый поставленный вопрос. Как обученная собака, она хватала отдельные термины или бросалась за каждым правильным набором команд. Лишь когда она возвращалась домой, зажав в челюстях какую-нибудь совершенно бесполезную мелочь, ее хозяин понимал, насколько двусмысленными могут быть некоторые ключевые фразы…