— У вас взводы игрушечных солдатиков работают с информацией неделями. Почему вы думаете, что я добьюсь чего-то, что не нашли они?
— Я думаю, что вы должны попробовать.
— Ерунда.
— Информация здесь, доктор. Вся.
— Вы ничего мне не даете. Просто хотите, чтобы я снял вас с крючка.
— Нет.
— Думаете, можете меня одурачить, Роуэн? Думаете, я посмотрю на кучу цифр, в которых совершенно не разбираюсь, и в конце концов скажу: «Ох, да, теперь я все понимаю, вы сделали единственный моральный выбор, чтобы спасти жизнь в том виде, в котором мы ее знаем. Патриция Роуэн, я прощаю тебя»? Думаете, этот дешевый трюк поможет вам выбить из меня согласие?
— Ив…
— Вот почему вы тратите свое время здесь, внизу. — Скэнлон почувствовал неожиданное головокружительное желание рассмеяться. — Вы со всеми это проделаете? Зайдете в каждый пригород, который обрекли на уничтожение, и, ходя от двери к двери, будете говорить: «Нам так жаль, что вам придется умереть для общего блага, и мы будем спать лучше, если вы скажете, что все в порядке»?
Роуэн словно обвисла в своем кресле.
— Может, и так. Согласие. Да, возможно, вот что я сейчас делаю. Но никакой разницы не будет.
— Это точно, никакой на хрен разницы.
Роуэн пожала плечами. Абсурдно, но она выглядела побежденной.
— А что насчет меня? — спросил Скэнлон через какое-то время. — Что, если энергия вырубится в ближайшие шесть месяцев? Каковы шансы на дефектный фильтр в системе? Вы можете себе позволить оставить меня в живых, пока ваши солдатики не найдут лекарство, или модели сказали, что это слишком рискованно?
— Я честно не знаю, — ответила Патриция. — Это не мое решение.
— А, ну естественно. Ты просто следуешь приказам.
— Нет приказов, которым надо следовать. Я просто… ну, я уже вне юрисдикции.
— Вы вне юрисдикции.
Она даже улыбнулась. Буквально на мгновение.
— Так кто принимает решения? — спросил Ив вполне обычным тоном. — Могу ли я взять у него интервью?
Роуэн покачала головой:
— Не «кто».
— Вы о чем?
— Не «кто», — повторила Патриция. — Что.
Все они были из высшего класса. Большинство членов вида радовались, если просто переживали мясорубку; а эти люди ее спроектировали. Корпоративные боссы, политики или военные, они были лучшими из бентоса, сидели над грязью, которая уже погребла всех остальных. И вся объединенная безжалостность, десять тысяч лет социального дарвинизма и еще четыре миллиарда классического не смогли вдохновить их на принятие необходимых решений.
— Локальные стерилизации прошли… нормально, поначалу, — сказала Роуэн. — А потом проекционные расчеты поползли вверх. Для Мексики дела могли пойти совсем скверно, они могли потерять все Западное побережье, прежде чем зачистка кончится, а это все, что у них сейчас осталось. У них не было ресурсов провести операцию самим, но они не хотели, чтобы на курок нажимали в Н’АмПасифик. Сказали, что это даст нам несправедливое преимущество в Северо-Американской зоне свободной торговли.
Скэнлон улыбнулся чуть ли не поневоле.
— А потом Танака-Крюгер перестала доверять Японии. А Колумбийская гегемония перестала доверять Танаке-Крюгер. И тут еще китайцы, они, естественно, не доверяли никому, с тех пор как Корея…
— Семейный отбор.
— Что?
— Верность роду. Это вшито на уровне генетики.
— Но это не все, — вздохнула Роуэн. — Оставались и другие проблемы. Неприятные вопросы… совести. Единственным решением было найти полностью незаинтересованную сторону, кого-то, кому бы все поверили, кто мог бы сделать работу без фаворитизма, без жалости…
— Вы шутите. Вы сейчас пытаетесь меня одурачить.
— …поэтому они отдали ключи умному гелю. Даже это стало поначалу трудным решением. Им пришлось вытащить его из сети наугад, чтобы никто не мог заявить, что мозг предварительно обработали, и каждому члену консорциума пришлось поучаствовать в командном обучении. А потом еще был вопрос снабжения геля полномочиями предпринимать… необходимые шаги автономно…
— Вы отдали контроль умному гелю? Зельцу?
— Это был единственный выход.
— Роуэн, эти штуки чужие!
Она фыркнула:
— Не настолько, насколько вы думаете. В первую очередь он распорядился установить больше гелей на рифте, чтобы те занимались симуляциями. Принимая во внимание обстоятельства, мы сочли непотизм хорошим знаком.
— Это черные ящики, Роуэн. Они создают свои собственные связи, а мы не знаем, какой логикой они пользуются.
— С ними можно поговорить. Если хочешь узнать, какой логикой они пользуются, надо просто спросить.
— Господи боже ты мой! — Скэнлон закрыл лицо руками, глубоко вздохнул. — Послушайте. Насколько нам известно, гели ничего не знают о языке.
— С ними можно поговорить. — Роуэн нахмурилась. — Они отвечают.
— Это ничего не значит. Может, они выучили, что когда кто-то издает определенные звуки в определенном порядке, то они должны производить отдельные звуки в ответ. Они могут не иметь даже отдаленного представления о том, что эти звуки значат. Гели учатся говорить исключительно путем проб и ошибок.
— Но так и мы учимся, — замечает Патриция.
— Не нужно читать мне лекций о том, в чем я разбираюсь! У нас есть языковые и речевые центры непосредственно в мозгу, на уровне ткани. Это дает нам общую точку отчета. А у гелей ничего такого нет. Речь для них вполне может быть одним огромным условным рефлексом.