— Серьезно? Ты бы осталась тут на условии, чтобы тебе вырезали глаза? Осталась бы в месте, где твой мозг начал бы гнить кусок за куском, где бы ты из человека превратилась в сраную обезьяну?
Кларк задумывается:
— Если бы с самого начала я была обезьяной, то вполне возможно.
Актон рассматривает ее, и что-то еще, внутри, тоже следит за ней, сонно, одним глазом.
— По крайней мере, я не получаю эндорфины, изображая жертву, — медленно произносит он. — Тебе следует несколько осторожнее выбирать тех, на кого можно смотреть свысока.
— А тебе, — отвечает Кларк, — надо приберечь благочестивые лекции для тех моментов, когда ты действительно будешь знать, о чем говоришь.
Он встает с койки и пристально изучает ее, кулаки его разжаты.
Кларк не двигается. Чувствует, как все тело напрягается изнутри. Намеренно поднимает голову, пока не упирается взглядом прямо в скрытые белым щитом глаза Актона.
И тварь тут, проснулась. Карл исчез, его нет. Все снова в порядке.
— Даже не пытайся, — произносит Лени. — Я дала тебе порезвиться, помянула старые добрые времена, но если ты снова распустишь руки, то я тебя убью.
В душе она удивляется силе собственного голоса: тот похож на сталь.
Они смотрят друг на друга, и, кажется, проходит целая вечность.
Тело Актона поворачивается на месте и открывает люк. Кларк наблюдает за тем, как оно выходит из каюты; в коридоре дежурит Карако и пропускает его без единого слова. Лени сидит абсолютно неподвижно, потом до нее доносится звук запускающегося шлюза.
«Он не раскрыл меня, поверил в мой блеф».
Только в этот раз она не уверена, что это всего лишь блеф.
Он не видит ее.
Прошло уже несколько дней после ссоры. Даже их расписания теперь разнятся. Сегодня, когда она пыталась заснуть, то слышала, как Актон пришел из бездны и взобрался в кают-компанию, словно какое-то морское чудовище. Он появляется время от времени, когда остальные или снаружи, или сидят по каютам. Тогда он запирается в библиотеке, носится в фоновизорах по бесконечным виртуальным улицам, и в каждом его движении видно отчаяние. Как будто ему каждый раз приходится задерживать дыхание, заходя внутрь; однажды Лени видела, как он сорвал шлем с головы и буквально выбежал наружу, словно его грудь сейчас разорвется. Когда она подобрала оставленное оборудование, результаты поиска все еще мерцали в наглазниках. Химия.
А в другой раз он обернулся по пути в шлюз и увидел ее, стоящую в коридоре. И улыбнулся. Даже сказал что-то. Она расслышала «…прости…», но это было не все. Карл не остался.
А сейчас его руки неподвижно лежат на клавиатуре, плечи трясутся. Он не издает ни звука. Лени закрывает глаза, думает, стоит ли подойти к нему. А когда открывает их, в помещении уже никого нет.
Она может точно сказать, куда он направится. Его иконка отцепляется от «Биб» и ползет по экрану, а в той стороне есть только одно.
Когда Лени добирается туда, Карл ползает по спине кита, выкапывая в ней дыру ножом. Линзы Кларк едва справляются, на таком далеком расстоянии от Жерла им не хватает света; Актон режет и пилит в свете головного фонаря, его тень корчится на горизонте мертвой плоти.
Он уже пробурил кратер где-то с полметра диаметром и глубиной. Прорвался сквозь слой ворвани и теперь рассекает коричневые мускулы под ним. Прошли месяцы с тех пор, как это существо упало сюда, и Кларк удивляется, насколько хорошо оно сохранилось.
«Бездна любит экстремумы, — размышляет она. — Это не скороварка. Это холодильник».
Актон прекращает копать. Просто плавает вокруг, уставившись на дело рук своих.
— Какая глупая идея, — наконец жужжит он. — Я иногда не понимаю, что на меня находит.
Карл поворачивается к ней лицом, от линз отражается желтый свет.
— Прости меня, Лени. Знаю, это место ты почему-то считаешь особенным. Я не хочу его… осквернять.
Она качает головой:
— Ничего. Это неважно.
Вокодер Актона журчит, на воздухе это оказалось бы печальным смехом.
— Я иногда слишком себя переоцениваю, Лен. Когда я внутри и мне плохо, все рассыпается на глазах, я не знаю, что делать, и кажется, будто стоит выйти наружу — и чешуя спадет с глаз. Такая почти религиозная вера. Все ответы. Прямо тут.
— Это нормально, — произносит Кларк, ведь так лучше, чем просто молчать.
— Только иногда ответ ничего особенного тебе не дает, понимаешь? Иногда ответ — это нечто вроде «Забудь об этом. Ты в полной жопе». — Актон смотрит на мертвого кита. — Ты не можешь выключить свет?
Темнота поглощает их, словно одеяло. Кларк тянется сквозь нее и притягивает Карла к себе:
— Что ты хочешь сделать?
Снова механический смех.
— Кое-что, о чем прочитал. Я думал…
Он трется своей щекой о ее.
— Понятия не имею, что я думал. Когда оказываешься внутри, то превращаешься в гребаную жертву лоботомии, и появляются разные глупые идеи. А когда выбираешься наружу, проходит какое-то время, прежде чем просыпаешься и осознаешь, каким же тупым кретином был. Я хотел изучить надпочечную железу. Думал, это поможет мне противостоять истощению ионов в синаптических соединениях.
— Ты знаешь, как это сделать.
— Ну, в общем, все равно дерьмово получилось. Я там не могу нормально думать.
Она даже не пытается спорить.
— Извини, — жужжит Актон через какое-то время.
Кларк гладит его по спине, словно два куска пластика трутся друг о друга.
— Думаю, я могу тебе все объяснить, — добавляет он. — Если тебе, конечно, интересно.