— Естественно. — Но она понимает, что это ничего не изменит.
— Ты знаешь, что в мозге существует определенный участок, контролирующий движение?
— Да.
— И если, предположим, ты стала пианистом, то часть, управляющая руками, буквально расширяется, занимает большее пространство этого участка из-за повышенной потребности в управлении пальцами. Но вместе с этим что-то теряется. Прилегающие участки переполняются. В результате ты не можешь так же хорошо двигать пальцами ног или изгибать язык, как было до усиленных занятий музыкой.
Актон замолкает. Кларк чувствует его руки, слегка обнимающие ее.
— И я считаю, что нечто подобное случилось со мной, — наконец произносит Карл.
— Каким образом?
— Я думаю, нечто в моем мозгу выросло, натренировалось, распространилось и заполнило остальные части. Но оно функционирует только в окружающей среде с высоким давлением, понимаешь, именно оно заставляет нервы работать быстрее. Поэтому когда я возвращаются внутрь, то новая часть отключается, а старые вроде как теряются.
Кларк качает головой.
— Мы уже говорили об этом, Карл. В твоих синапсах просто не хватает кальция.
— Это не все. Это вообще больше не проблема. Я поднял уровень ингибиторов. Не полностью, но достаточно. Но у меня все еще есть эта новая часть, а старые я найти не могу. — Она чувствует его подбородок на своей голове. — Мне кажется, я уже не совсем человек, Лен. Если принять во внимание, каким я был, может, это не так уж и плохо.
— А что она делает? Конкретно эта новая часть?
Отвечает он не сразу:
— Это вроде как еще один орган чувств, только он рассеянный. Своего рода интуиция, только очень резкая, четкая.
— Рассеянная, но четкая.
— Ну да. Это проблема — объяснить, что такое запах, человеку без носа.
— Может, это не то, что ты думаешь. Я имею в виду, нечто изменилось, но это не значит, что ты можешь вот просто так… заглянуть в человека. Может, у тебя всего лишь какое-то расстройство настроения. Или галлюцинация. Ты не можешь знать наверняка.
— Я знаю, Лен.
— Тогда ты прав. — Гнев струйкой сочится изнутри. — Ты больше не человек. Ты меньше, чем человек.
— Лени…
— Люди должны доверять друг другу, Карл. Нет ничего особенного в том, чтобы верить тому, кого знаешь. И я хочу, чтобы ты мне верил.
— Но не знал.
Она пытается услышать грусть в этом синтезированном голосе. На «Биб» та, может, и пробилась бы на поверхность, но на станции он бы никогда этого не сказал.
— Карл…
— Я не могу вернуться.
— Ты здесь — это не ты. — Она отталкивается прочь, разворачивается и уже едва различает его силуэт.
— Ты хочешь, чтобы я снова стал, — она слышит сомнение в его словах, даже через вокодер, но знает, это не от вопроса, — омерзительным и полным ненависти уродом.
— Не будь дураком. У меня в жизни было немало уродов, поверь мне. Но, Карл, это какой-то слишком дешевый трюк. Ты вышел из волшебного ящика и — опа! — превратился в мистера Хорошего Парня. Зашел — и снова обернулся Ситэкским Душителем. В реальности так не бывает.
— Откуда ты знаешь?
Кларк держится на расстоянии, она знает. Реально лишь то, что приносит боль. Реально то, что происходит медленно, мучительно, когда каждый шаг вырезан криками, угрозами и ударами.
Его перемена станет реальна только в том случае, если Карла изменит сама Лени.
Естественно, она не говорит ему об этом, но, разворачиваясь и оставляя его на дне, боится, что говорить и не надо. Он сам все знает.
Она просыпается сразу, напряженная и встревоженная. Повсюду тьма — свет выключен, Лени даже закрыла датчики на стене — но это близкая, знакомая мгла ее собственной каюты. Что-то стучит в корпус, постоянно и настойчиво.
Снаружи.
Коридор достаточно освещен для глаз рифтера. Наката и Карако неподвижно стоят в кают-компании, Брандер сидит в библиотеке; экраны не горят, все фоновизоры висят на своих местах.
Звук пробивается и сюда, не такой сильный, как прежде, но хорошо различимый.
— Где Лабин? — тихо спрашивает Кларк. Элис кивает в сторону переборки: «Где-то снаружи».
Лени спускается по лестнице в шлюз.
— Мы думали, ты ушел, — говорит она. — Как Фишер.
Они парят между станцией и дном. Кларк протягивает к нему руку, Карл отшатывается.
— Сколько времени прошло? — Слова выходят слабыми, металлическими вздохами.
— Шесть дней. Может, семь. Я не откладывала… не хотела вызывать тебе замену…
Он не реагирует.
— Мы иногда видели тебя на сонаре, — добавляет она. — Недолго. А потом ты исчез.
Тишина.
— Ты заблудился? — спрашивает она, помедлив.
— Да.
— Но теперь ты вернулся.
— Нет.
— Карл…
— Лени, мне нужно, чтобы ты мне кое-что пообещала.
— Что?
— Обещай мне. Сделай то же, что и я. Другие тоже. Они тебя послушают.
— Ты же знаешь, я не могу…
— Пять процентов, Лени. Можно десять. Если держать выработку ингибиторов на таком низком уровне, то все будет нормально. Обещаешь?
— Зачем, Карл?
— Потому что я не всегда ошибался. Потому что раньше или позже им придется от вас избавиться, и тогда вам понадобится любое преимущество.
— Идем внутрь. Мы можем поговорить об этом внутри, все там.
— Тут странные дела творятся, Лен. За пределами действия сонара они… Я не знаю, что они там делают. И они нам ничего не говорят.
— Пойдем внутрь, Карл.
Он трясет головой и, кажется, уже отвык от этого жеста.